Он и этого не заметил. Убрал в карман листок с ее стихотворением, наспех попрощался и ушел. Инна осталась одна. В воздухе летали снежинки. Ее всю трясло от холода и еще от чего-то. От обиды, одиночества, безответной любви… Она снова плакала, только теперь сама не знала – почему. Может, из-за резкости предателя Артема, а может, Инна все еще оплакивала равнодушие Константина Викторовича?..

Инна верила и в бога, и в черта, но сказать наверняка, кто на этот раз ей помог, не могла. За одну ночь словно свершилось какое-то волшебство!

На первой же перемене она встретила директора. Выглядел он неважно: раздраженный взгляд, плотно сжатые губы, а возле правого глаза – полоска пластыря. Перед ним стоял первоклассник с разбитым горшком из-под цветка. Константин Викторович проводил с юным хулиганом воспитательную беседу, а малыш слушал с таким интересом, что можно было подумать, директор ему о новой игровой приставке рассказывает, а не распекает за разбитый горшок. Нечто подобное Инне нередко приходилось наблюдать. У учеников всей школы директор пользовался бешеным авторитетом. Девчонки тайно по нему вздыхали, парни уважали за умение принимать справедливые решения, а для ребят помладше он был чем-то вроде местного идола. В гимназии, где царила Галимова со своим любимым словосочетанием «моя школа», потрепанным от постоянных наказаний кнутом и никому не нужным черствым пряником, к директрисе не испытывали чувств теплее, чем к остывшей перловке.

Инна поздоровалась, но останавливаться не собиралась, она уже привыкла, что у него теперь никогда не хватает на нее времени.

– Инна, подожди. – Константин Викторович догнал ее.

У нее от радости сердце застучало, как моторчик.

– Ты помнишь о сегодняшнем собрании? – начал он издалека.

– Да, помню, – немного удивленно кивнула она, – я не пойду на него, там никогда не говорят ничего нового.

– Жаль, лучше бы тебе сходить, ваш классный руководитель уходит на пенсию.

– Какая потеря!

Биологичка Инну раздражала: если остальные учителя перестали к ней цепляться, то вредная старуха так и не остановилась.

Он улыбнулся ее сарказму и посмотрел по сторонам. Малыш с горшком убежал, в коридоре они были абсолютно одни.

– Инна… – Константин Викторович, посерьезнев, вздохнул. – О том стихотворении…

– Да, оно совершенно ужасное, согласна с вами, стихи – это не мое.

Директор поморщился и коснулся пластыря на лице.

– Да в общем-то оно вовсе не ужасное… красивое стихотворение. Я уже пожалел, что написал о ритме. Выкинь из головы, я просто был в плохом настроении. Понимаю, это не оправдание, но все же… – Он с надеждой взглянул на нее. – Пиши стихи, у тебя чудесно получается.

Она даже не знала, что сказать. Ей и не пришлось ничего говорить: появился Ваня и обнял ее за талию.

– Константин Викторович, что это с вашим лицом?! – возопил он.

Инне захотелось придушить верного друга за его вмешательство.

С лица директора пропала улыбка, и он буркнул:

– Неудачно упал.

Ваня поцокал языком:

– Ужас, я сам боюсь ходить по вечерам.

Константин Викторович, к изумлению Инны, не проигнорировал его слова, как он делал всегда.

– Крапивин, я не говорил, что боюсь ходить по вечерам!

– Константин Викторович, что ж стесняться, с кем не бывает… – Ваня беспечно пожал плечами.

Директор, кажется, не собирался успокаиваться, он заметно взбесился из-за предположения о его трусости.

– Я не мальчик, чтобы драться по подворотням, любую проблему можно урегулировать культурным образом, хотя откуда тебе-то знать!

«Детский сад, – неожиданно подумала Инна, – неужели мужчины одинаковы в любом возрасте?»

Ваня никогда не сдавался и тут же нашелся, что сказать:

– Да-а, мне неизвестно, как урегулировать проблему культурным образом, наверно, именно поэтому я никогда не хожу в синяках!

– У тебя все еще впереди, подожди, окончишь школу и институт, дедушка-то не всегда будет решать все твои проблемы, – насмешливо предостерег его Константин Викторович.

На этом терпение Инны иссякло. Она сбросила руки друга со своей талии и, сославшись на необходимость успеть на урок, убежала. Слушать, как два этих упертых барана продолжают соревноваться в остротах, ей надоело. Ее разозлило поведение Вани, который умел прицепиться к человеку, как клещ, но еще больше Инну разгневало поведение директора. «Он должен быть умнее, не отвечать на глупые подколы, тоже мне опытный педагог, уделать словесно подростка – вот уж поистине герой», – негодовала Инна.

С Ваней она потом весь день не разговаривала, все перемены просидела в классах, не желая никого видеть. Ей хотелось подумать. То, что сказал Константин Викторович о ее стихотворении, ее обрадовало – не передать, но внезапно Инне стало очевидно: идеальный образ, который она держала в своих мыслях, любила и по которому страдала, дал трещину. Директор оказался не таким уж идеальным, как ей представлялось, и на кумира он уже не тянул. Как могла, Инна все же оправдала все его поступки и слова, но на душе остался неприятный осадок.

Собрание, на которые она обычно не ходила, сегодня превзошло все ее ожидания. После прощаний с уже почти пенсионеркой-биологичкой пришел Константин Викторович и объявил о своем намерении взять на себя классное руководство. Инна в тот же миг простила ему все былые оплошности и полюбила заново. Она сидела, подперев рукой голову, и смотрела на него – такого красивого, – вещающего об изменениях в учебном плане, тихонько радуясь про себя. И это было еще не все. Когда собрание закончилось, он назначил ее дежурной и попросил полить в классе цветы. Староста напросилась помочь: эта мелированная проныра давно признавалась во всеуслышание, что она неравнодушна к милашке-директору.

Константин Викторович, пока девушки поливали цветы, что-то писал в журнале. Марина, как назло, крутилась поблизости от его стола и задавала дурацкие вопросы. Последний из них был озвучен старостой предельно отвратительным, сладким-пресладким голоском, какой только Инне приходилось слышать:

– Константин Викторович, скажите, а предварительные результаты опроса, ну, кто попадет на доску почета, уже известны?

Он поднял глаза от журнала. Инна поймала на себе внимательный взгляд и мысленно позлорадствовала. Ни одной пронырливой старосте уступать его без боя она не собиралась!

– Результаты будут объявлены перед Новым годом, – вновь занявшись журналом, ответил новоиспеченный классный руководитель.

«А он ведь на нее и не посмотрел, – поняла Инна. – Марина – не уродина, но ему она не интересна, а я…»

– Инна, не знаешь, до какого часа национальная библиотека работает? – вновь оторвался от журнала Константин Викторович.

– До девяти, – выпалила Марина, не дав Инне и рта раскрыть.

– Спасибо.

– Пожалуйста, Константин Викторович, – не удержалась от колкости Инна, – всегда готова предоставить в ваше распоряжение свою личную дублершу!

Староста обиженно покосилась на нее, пробурчав себе под нос:

– Просто я знаю, вот и ответила!

Больше рта мелированная проныра не раскрывала и вскоре ушла. Инна тоже собралась, цветы и так пришлось безбожно залить, дабы хоть немного задержаться. Мучительно хотелось сказать ему что-нибудь напоследок, но в голове словно воцарился мертвый штиль. Иногда ей казалось, что в самый ответственный момент ее мозг куда-то испоряется, а голова превращается в хранилище гробов с трупами, которые уже ничем не могут ей помочь – ни подсказать, ни посоветовать.

То ли сегодня день такой удачный выпал, то ли ей подфартило, но наконец Константин Викторович закончил возиться с журналом и спросил:

– Ты едешь на экскурсию?

– Куда?

– Во Псков.

Инна задумалась. Об экскурсии ей кто-то уже говорил…

– Смотря кто на нее поедет.

– А тебе нужен кто-то конкретный? – Он смотрел на нее в упор.

«Вот он, шанс», – сказал внутренний голос, но Инна испугалась. Так откровенно директор никогда еще не говорил и не смотрел! Стало как-то жутковато… А ведь именно этого ей хотелось. Внимания! Он пытался дать ей то, чего она так жаждала и так рьяно добивалась, но неожиданно между ними словно возник какой-то невидимый барьер.